Смотреть больше слов в «Философской Энциклопедии»
(1882–1952) Религиозный философ и историк-медиевист. Стремился к созданию целостной системы христианского миросозерцания на основе раннехристианских учений Оригена и других отцов церкви II–VIII веков, представителей патристики. Основные произведения «Культура средних веков» (1914), «Восток, Запад и рус идея», «Философия истории» (1923), «О началах» (1925), «О личности» (1929). Лев Платонович Карсавин родился в Санкт-Петербурге. Его отец, Платон Константинович, был известным танцовщиком Мариинского театра, учеником Мариуса Петипа. Воспитание и образование сына стало предметом особых забот матери Карсавина — Анны Иосифовны, урожденной Хомяковой, дочери двоюродного брата знаменитого философа, основателя славянофильства А. С. Хомякова. Сестра философа — прославленная балерина Тамара Карсавина. Мать Льва Платоновича надеялась увидеть в нем наследника и продолжателя духовных традиций семьи. Надежды матери оправдались. Блестяще окончив гимназию, Карсавин поступает на историко-филолоический факультет Петербургского университета. В 1901–1906 годах он учится в группе профессора И. М. Гревса, изучает историю, становится медиевистом. Область его интересов — религиозные движения в Италии и во Франции в эпоху позднего средневековья. Еще будучи студентом, в 1904 году Карсавин женился. После окончания университета он преподает в гимназиях (гимназии Императорского человеколюбивого общества и частной женской гимназии Прокофьевой), печатает статьи по истории конца Римской империи. В 1910–1912 годах Карсавин работает в различных архивах и библиотеках Франции и Италии, а вскоре выходит его первая книга — магистерская диссертация «Очерки религиозной жизни в Италии XII–XIII веков» (1912), которую он защищает в мае 1913 года. Месяц спустя его назначают экстраординарным профессором Петербургского университета. В это же время Карсавин — преподает на Высших (Бестужевских) женских курсах, на Высших курсах Лесгафта, в Психоневрологическом институте, в гимназии Императорского человеколюбивого общества, является казначеем Исторического общества при Петербургском университете. Он пишет статьи в Новый Энциклопедический Словарь (всего 39 статей), печатается в журналах («Вестник Европы», «Церковный вестник», «Голос минувшего», «Исторический вестник» и др.). В1915 году Лев Платонович получил должность ординарного профессора Историко-филологического института. Он живет со своей семьей в университетской квартире на втором этаже того здания на Неве, где ныне расположен восточный факультет. Его научная деятельность сделала его (но — не надолго!) очень обеспеченным человеком. В марте 1916 года он защищает докторскую диссертацию — «Основы средневековой религиозности в XII–XIII веках, преимущественно в Италии» (1915). Последняя работа, как и «Культура средних веков» (1918), представляет собой не просто исследование с некоторыми культурно-историческими обобщениями. Карсавин реализует качественно новый подход. Реконструируя историко-культурную реальность средневековья, он пытается структурно воссоздать картину мира, мышление и психику средневекового человека, дает возможность непосредственно почувствовать взаимосвязь материального уклада жизни и духовных структур в культуре средних веков. По существу эти работы Карсавина стали источниками идей для современной культурологи. В них сказывается также неодолимое влечение молодого Карсавина к философским темам, магическое притяжение к метафизическим вопросам. В своей книге «История русской философии» протоиерей В. Зеньковский отмечает, что, будучи историком религиозной жизни Западной Европы, Карсавин не только не увлекся этой богатой историей, но, наоборот, подобно славянофилам, сильнее оттолкнулся от Запада. Единственно, кто привлек Карсавина, это Джордано Бруно и Николай Кузанский. Но вне этого, как подчеркивает Зеньковский, «Карсавин в своих суждениях о Западе был пристрастен и суров». Кроме степени доктора истории Карсавин получил, как мирянин — что представляло большую редкость, — и степень доктора богословия в Петербургской духовной академии. А в апреле 1918 года его избрали экстраординарным профессором Петроградского университета 1918–1923 годы были исключительно плодотворны. В домашнем кабинете Карсавина зимой 1919–1920 года собирались участники его семинара, поскольку университетские помещения не отапливались. Он участвовал в заседаниях философских обществ, читал доклады и лекции, сотрудничал в редакции издательства. «Наука и школа», в сборниках «Феникс» и «Стрелец». В этот период им написаны статьи «Глубины сатанинские», «София земная и горняя», «Достоевский и католичество». Карсавин был человеком стихии огня. Его непокорная натура уже готовила ему непростую судьбу. Революция, разрушившая внешние формы жизни, еще острее и сильнее заставила Карсавина осознать в себе то, чем он жил и что по-прежнему жило в нем. Он начал проповедовать в петроградских храмах. Карсавин понимал, что это вызов и что последует ответ, но его влекла Истина. «Все сущее, живое, разумное и умное предстает нам как теофания или Богоявление все, — даже самое мерзкое и ничтожное, ибо мерзко и ничтожно оно только для нашего неведения или недоведения, сотворено же «добре зело». «Попробуем мысленно отделиться от Бога или отъять от себя Божество — Мы сразу перестаем мыслить, жить и быть, рассыпаемся во прах, истаиваем в совершенное ничто». «Весь мир движется, взыскуя Совершенство». Это — слова из духовной беседы его книги «Saligia Или Весьма краткое и душеполезное размышление о Боге, мире, человеке, зле и семи смертных грехах» (1919). По словам Зеньковского, Карсавину близка судьба человека в его постоянной зависимости и связи с тем, что «над» ним (Бог, Вечность, «Все»), и тем, что «под» ним (природа, временность, уносящая все в «ничто»). Кажется, что революция отрицает прошлое, образуя историческую пусты но, однако Карсавин постигает и положительно оценивает пафос революции. В это время он издает «Введение в историю» (1920), «Метафизику любви» (1918). В советской печати появляются злобные отклики на публицистическую деятельность религиозного философа. Но Карсавин верен себе. В 1922 году появляется первое систематическое изложение метафизики всеединства в его книге «Noctes Petropohtanae» («Петрополитанские ночи»). Эта книга, как и «Поэма о смерти», написанная Карсавиным позднее, в 1932 году, занимает особое место в его творчестве. Обе они — и «Поэма», и «Noctes» — без посвящений обращены к одному и тому же лицу. Имя скрытого адресата — Елена Чеславовна Скржинская. Ее имя в «Поэме о смерти» передано уменьшительным литовским Элените. В одном из писем к Скржинской (от 1 января 1948 года) Карсавин пишет «Именно Вы связали во мне метафизику с моей биографией и жизнью вообще», и далее по поводу «Поэмы»: «Для меня эта маленькая книжонка — самое полное выражение моей метафизики, которая совпала с моей жизнью, совпавшей с моей любовью». Ученик Карсавина А. Ванеев писал, что «метафизическая мысль Льва Платоновича имеет корень не в абстракциях, а в живой и конкретной любви — чистой, ясной, прекрасной и вместе с тем — мучительной, не осуществившейся, но неизменной до порога старости. Всем, кто склонен скептически относиться к абстрактной мысли, нужно сказать абстракции суть сокровенные формулы действительности». Для Карсавина, как и для славянофилов И. Киреевского и А. Хомякова, любовь — подлинная тайна бытия. Любовь и есть само познание. «Никто не может любить то, чего не знает», и «всякий, кто знает Бога, уже любишь Его, и не может любить тот, кто не знает». Из «метафизики любви» восходит Карсавин к раскрытию тайны Всеединства. В. Зеньковский отмечает, что через вхождение в «смысл любви открывается прежде всего единство человечества, а затем об этом единстве повествуется, что человечество извечно существует в творческом бытии Божества. Так мы узнаем, что в плотском слиянии создается тело во Христа и в Церковь, повторяется воплощение Логоса в Невесте». «Дарует мне жизнь Любовь, а с жизнью и знание, знание живое, достоверное единством своим. И раскрывается во мне великая тайна Всеединства, в котором все нераздельно едино, а в то же время отлична от всех и бесконечно ценна и моя, и твоя, и всякая личность, неповторимая и всеми повторяемая Любовь умудряет нездешнею мудростью, связуя в единстве своем». В том же 1922 году Карсавин публикует две статьи — «О свободе» и «О добре и зле», а также работу «Восток, Запад и русская идея». В опыте русской революции снова вставал вопрос об историческом своеобразии пути России, о национальном призвании русского народа. В центре внимания Карсавина оказалась тема историософская. Нет спору, пишет Карсавин в книге «Восток, Запад и русская идея», препирательства о мировом призвании русского народа, о его вселенском значении, смирении и исконном христианском чувстве весьма интересны и «соблазнительны». «Но почему я должен верить поэтической интуиции Ал. Блока в его «Двенадцати» а не Н. А. Бердяеву или Вячеславу Иванову? Почему должен предпочесть западничество славянофильству? Поэты и публицисты — народ безответственный, мотивов своей интуиции изъяснять не склонный. В том-то и беда, что все общие высказывания о русской идее, судьбах культуры и т. д. не только привлекательны, а и неизбежны, являясь самим существом жизненного идеала, и что они в истории лишены обоснованности» На основе сформулированных принципов исторического анализа Карсавин определяет специфическое задание русской культуры, русскую идею. Он показывает, что задача православной или русской культуры и универсальна, и индивидуально-национальна. Она должна раскрыть, актуализировать хранимые с VIII века потенции, но раскрыть их путем приятия в себя созданного культурою жадной (и в этом смысл «европеизации») и восполнения приемлемого своим. «Восполнение» и есть национальное дело, без которого нет и дела вселенского. Отмечая народный и творческий характер революции и споря с пессимистами, Карсавин говорил: «Ожидает или не ожидает нас, русских, великое будущее? Я-то, в противность компетентному мнению русского писателя А. М.Пешкова, полагаю, что да и что надо его созидать». Созидание это он видел в сотворчестве с Богом. Выпады Карсавина против советской власти не понравились чекистам. «Предвижу скорую для себя неизбежность замолкнуть в нашей печати», — говорит философ в одном из писем летом 1922 года. Вскоре Карсавина арестовали. Прочитав постановление о предъявлении обвинения в контрреволюции, Карсавин написал на обороте «Настоящее обвинение считаю основанным на недоразумении и противоречащим всей моей общественной деятельности». В тот же день Карсавин узнал и о решении его участи — изгнании из страны. «Эмиграция. Будущее России не в эмиграции. Часть эмиграции, по моему убеждению, вернется и сольется с Россией (как сменовеховцы), часть рассеется на Западе и станет западной, часть некоторое время будет продолжать все более слабеющую борьбу с Советской Россией». 16 ноября 1922 года от пристани на Васильевском острове отчалил немецкий пароход с изгнанниками на борту. Для большинства из высланных насильственная эмиграция стала страшным ударом. Утешались лишь тем, что Советская власть протянет недолго и тогда можно будет вернуться домой. Карсавин пытался прикрыть горькие чувства самоиронией записал в альбом одной дамы, что изгнание — это Божья кара ему за нарушение седьмой заповеди («не прелюбодействуй»), которую ГПУ «по неопытности» смешало со статьей 57-й Уголовного кодекса. Вначале он обосновался в Берлине в Штеглице. Здесь в издательстве «Обелиск» у него выходят книги написанная еще в России «Философия истории» (1923), философская биография «Джордано Бруно» (1923), «Диалоги» (1923). В новом изложении появляется метафизика всеединства — «О началах», «Опыт христианской метафизики» (1925). В Берлине Карсавин участвует в деятельности созданной в 1922 году по инициативе эмигрировавших из России философов Религиозно-философской Академии, выступает с лекциями на тему «Средневековье», публикует статью «Путь православия» (1923). В1926 году Карсавин переезжает в Париж. Как он сам говорит об этом времени — в общение с иностранными учеными кругами не вступал. В этот период он издает книгу «Святые отцы и учители Церкви» (Раскрытие православия в их творениях) (1926), предназначенную в качестве учебника для русской семинарии, «Церковь, личность и государство» (1927), публикует статьи на немецком, итальянском, чешском языках, принимает довольно активное участие в евразийском движении, публикуя статьи в газете «Евразия» (выходила по субботам в Париже в 1928–1929 годах). Евразийское движение было определено, с одной стороны, задачами и проблемами новой, послереволюционной России, а с другой — «осознанием глубокого кризиса современной европейской культуры. Евразийство призывало все народы мира освободиться от влияния романо-германской культуры. Они призывают к созданию «православной культуры», к возрождению «православного быта», ставят задачу одухотворения ожившей верой и религиозным сознанием глубин народного бытия. Постепенно в евразийском движении сближались религиозные и политические мотивы, и вскоре оно в значительной степени трансформировалось в весьма жесткую политическую идеологию Причем решающая сила в этой трансформации принадлежала Карсавину, который, прежде не скрывавший своего критического отношения к евразийству, в 1925–1926 годы становится одним из идеологов движения. Во всем его творчестве чувствуется какая-то упрямая, почти сверхчеловеческая сила мысли. Известно, что из русских философов Карсавин ценил А. Хомякова, Ф. Достоевского и С. Франка, сознательно опирался на святоотеческую традицию, причем не на патристику вообще, а на сочинения св. Григория Нисского и св. Максима Исповедника. Карсавину, как представляется, всегда казались ограниченными ценности политизированной жизни и мысли. Политизированность евразийского движения неизбежно привела к его внутреннему разложению, с 1929 года Карсавин фактически порывает с ним. Соборность — центральная проблема главного труда Карсавина «О личности» (1929). Личность всегда соборна. Человек — образ и подобие Святой Троицы. В индивидуальной личности заключено определенное триединство. Личность предстает как самоединство, саморазъединение и самовоссоединение. Тварный образ Божьего Триединства — семья. Мать соответствует определенному первоединству («Отцу» в Божьем Триединстве), отец соответствует разъединяющему («Сыну» Пресвятой Троицы), дитя их воссоединяет. Триипостасное остается одной личностью, как Триипостасный Бог — один Бог. Итак, подлинная личность соборна. Карсавин называет ее также симфонической личностью (симфония и соборность для него — тождественные понятия). Сюда входит и самая малая социальная группа, и все человечество. Коль скоро индивид не подлинная личность, смерти нет, есть умирание. «Эмпирическая смерть не перерыв личного существования, а только глубокий его надрыв, несовершенный предел, поставленный внутри дурной бесконечности умирания». Это твердое убеждение Карсавина. «Трагедия несовершенной личности заключается как раз в ее бессмертии. Ибо это бессмертие хуже в нем нет смерти совершенной, а потому нет совершенной жизни, но — одно только умирание». Карсавин написал специальный трактат о смерти, где изобразил ужасы «полураспада» покойника. Это диалог с самим собой, аргументы «за» и «против» умирания тела. «Ты не можешь представить себе, что умрешь. Никто не может себе этого представить Тем не менее все умирают». Я вовсе не утверждаю, что не умру тою смертию, которую умирают все люди. Такую смерть я легко могу вообразить. Не могу лишь представить себе, чтобы при этом не было меня. Конечно, и я умру, как все. Но это еще не полная, не окончательная смерть. «Значит, останется душа». Нет, не душа, а замирающая и беспредельно мучительная жизнь моего тела, сначала неодолимо недвижного, а потом неудержимо разлагающегося. Холодным трупом лежу я в тесном гробу. Сизый дым ладана. Но ладан не заглушает сладковатой вони разлагающегося трупа. Мозг уже превратился в скользкую жидковатую массу, в гнойник, и в сознании моем вихрем проносятся какие-то ужасные, нелепые образы. В мозгу уверенно шевелятся и с наслаждением его сосут толстые, мне почему-то кажется, красные черви. Разгорается огонь тления, не могу его остановить, не могу пошевельнуться, но все чувствую. «Можно сократить время твоих адских мучений — сжечь твое тело»- А есть ли в аду такое время? Если же нет, — лучше ли вечный огонь? Посмотри в окошечко крематория от страшного жара сразу вздымается труп и, корчась, превращается в прах. Хорошо ли придумал человеческий разум? «Можно сделать из тебя мумию»? Легче ли мне, если, по земному счислению, мое тело будет гнить не пять, а тысячу лет7 Вечности моей этим не сократишь. И чем мерзкая крыса, которая шлепая хвостом по моим губам, будет грызть кончик моего мумифицированного носа, лучше могильного червя? Быть мощами — особенная мука. Кто знает, легче ли она, чем тление в земле или вечный огонь? «Кончается жизнь тела на земле. Кончатся и посмертные муки». В том-то и дело, что ничего не кончается. Вот почему и страшно умереть. Смерть не конец жизни, а начало бесконечной адской муки. В смерти все умершее оживает, но как бы только для того, чтобы не исчезло мое сознание, чтобы всецело и подлинно переживал я вечное мое умирание в бесконечном умирании мира. Разверзается пучина адская, и в ней, как маленькая капля в океане, растворяется бедная моя земная жизнь». За границей Красавин пройдет типичный для русского эмигранта тяжкий путь — неустроенности, одиночества, безденежья. Однажды пробовал даже наняться статистом на киностудию — способности были наследственные как-никак сын актера, родной брат знаменитой балерины Тамары Карсавиной, — и режиссер, посмотрев на него, сразу же предложил роль… профессора философии, единственную роль, которую он мог играть в жизни. Но несмотря на все лишения он непрерывно работает, одну за другой пишет книги, в которых развивает свои взгляды, сводит их в стройную систему. Карсавин внимательно следит за событиями на родине. Он не может смириться с изгнанием: «История России совершается там, а не здесь…» По свидетельству П. П. Сувчинского (мужа средней дочери Карсавина — Марианны Львовны), в 1927 году Карсавин получил приглашение в Оксфорд, но, к огорчению всей семьи, этого приглашения не принял. Он был призван в Каунасский университет на кафедру всеобщей истории. Семья осталась в Париже. Здесь он издает три философских сочинения: «Пери архон» (Идеи христианской метафизики) (1928), «О личности» (1929) и «Поэма о смерти» (1932). Быстро выучив литовский, Карсавин читает лекции на этом языке, целиком отдается занятиям историческими вопросами. Уже в 1929 году выходят его работы, написанные по-литовски. С 1931 года Карсавин начинает издавать шеститомное сочинение «История европейской культуры» на национальном языке. В 1940 году вместе с университетом Карсавин переселяется в Вильнюс, а после включения Литвы в Советский Союз его отстраняют от преподавания. Он временно занимает место директора Вильнюсского художественного музея. Еще раньше Карсавин привез свою семью из Франции в Литву и поселился в Вильнюсе всем домом. Его даже прозвали «литовским Платоном». В эти годы Карсавин поставил себе задачу написать всемирную историю, понятую в свете христианской метафизики, однако этот замысел остался до конца не осуществленным. Карсавина арестовали в июле 1949 года и приговорили к десяти годам лишения свободы. За то, что «являлся одним из идеологов и руководителей белоэмигрантской организации «Евразия», ставившей своей целью свержение Советской власти». Евразийство, как его понимал Карсавин, ставило перед собой задачу перебросить мост от эмиграции на родину, найти общий язык с коммунистами. Перед советской властью Карсавин никакой вины не чувствовал, именно поэтому он оставался в Литве, занятой советскими войсками в 1940 и в 1944 годах. Карсавин был этапирован в Абезь. Абезь — это железнодорожная станция и поселок неподалеку от Северного полярного круга в автономной республике Коми. Там находился лагерь для заключенных, предназначенный для тех, кто по возрасту или по состоянию здоровья был непригоден для работы в каменноугольных шахтах Инты. В лагере философ пережил необычайный духовный и творческий подъем. В этой связи вспоминаются его слова: «Тогда мысль и развивается, тогда и становится свободною, когда ее всемерно угнетают и преследуют» (1929). Здесь в 1951–1952 годах он пишет целый ряд религиозно-философских сочинений, включая «Венок сонетов» и «Терцины», в которых находит поэтическое выражение его метафизика, а также несколько статей: «О Молитве Господней», «О бессмертии души», «Апогей человечества», «Об искусстве», «По поводу рефлексологии» и еще на литовском языке: «Дух и тело» и «О совершенстве». Карсавин говорил, что только в непосредственном общении с Богом человек из раба становится свободным. Прошла молва о лагерном мудреце, многие незнакомые ему люди приходили для беседы. Именно заключенные спасли его рукописи и рассказали о его последних днях в 1952 году. Л. П. Карсавин умер 20 июля 1952 года в лагерной больнице. Среди собеседников Карсавина были очень интеллигентные люди: искусствовед Пунин, инженер Ванеев, считавший себя учеником Карсавина, литовский врач Шимкунас. По просьбе последнего Ванеев сделал скорбную эпитафию скончавшемуся мудрецу: «Лев Платонович Карсавин, историк и религиозный мыслитель. В 1882 г. родился в Петербурге. В 1952 г., находясь в заключении в режимном лагере, умер от милиарного туберкулеза. Л. П. Карсавин говорил и писал о Тройственно-едином Боге, который в непостижимости Своей открывает нам Себя, дабы мы через Христа познали в Творце рождающего нас Отца. И в том, что Бог, любовью превозмогая Себя, с нами и в нас страдает нашими страданиями, дабы и мы были в Нем и в единстве Сына Божия обладали полнотой любви и свободы. И о том, что само несовершенство наше и бремя нашей судьбы мы должны опознать как абсолютную цель. Постигая же это, мы уже имеем часть в победе над смертью чрез смерть. Прощайте, дорогой учитель. Скорбь разлуки с Вами не вмещается в слова. Но и мы ожидаем свой час в надежде «быть там, где скорбь преображена в вечную радость». Шимкунас одобрил текст, свернул лист в трубку и вложил в флакон с плотной крышкой. Лев Платонович Карсавин был похоронен в приполярной тундре, среди множества безымянных холмиков. На груди его лежали два креста: один, свинцовый, — православной веры, данной с рождения, и другой — черный, с миниатюрным распятием, его подарил перед смертью католический священник. Это был символ: Восток и Запад в Карсавине соединились в единой вере. Исполнилось заветное желание Христа на Тайной вечере: «Да будет все едино». Любимое выражение Карсавина — «спирали мысли». Они, эти виртуозные «спирали», уводили его от сухой схоластики. Удивляя своими парадоксами, он писал помимо научных трудов и философских трактатов и лирические книги-медитации о любви и смерти, и стихи, мучился всеми проблемами современности. Особенно волновала его судьба России. ... смотреть
(1882-1952) - рус. философ-мистик, белоэмигрант с 1922. Гл. задачей религ. философии считал формирование христ. мировоззрения на основе признания бога в качестве истины, любви и всебла-гости. Человек может, с его т. зр., стать личностью только вследствие приобщения к логосу (богу-сыну). К. выступал против отделения церкви от гос-ва, пропагандировал ложное представление об исконной религиозности рус. народа. ... смотреть
1882 - 1952 гг.) - русский философ, историк-медиевист, один из идеологов евразийства. Карсавин развивает концепцию Всеединства, связывая русскую философскую традицию с неоплатоническим направлением в истории западной философии. Центральной темой философии Карсавина была тема личности. Личность, по Карсавину, динамична, она раскрывается как самоединство, саморазъединение и самовоссоединение. ... смотреть
русский философ. Родился в семье артиста балета, сестра всемирно известная балерина Тамара Карсавина. Окончил Петербургский университет, в 1922 г. был выслан Советским правительством вместе с другими представителями интеллигенции из России. Был профессором в Вильнюсе до 1946 г. Основные работы Карсавина: *Культура Средних веков* (1914), *Введение в историю* (1920), *Восток, Запад и русская идея* (1922), *Философия истории* (1923), *О началах* (1925), *О личности* и др. Свою философию Карсавин создает на основе концепции абсолюта, понимая его как всеединство и следуя в этом отношении за Вл. Соловьевым. Карсавин пишет, что *абсолютность выше всякого разумения, выше нашего понятия об относительном, полагаемом в необходимом противостоянии относительному* [Философия истории. С. 351]. Карсавин различает четыре значения всеединства: *I) божественное как абсолютное совершенное всеединство; 2) усовершенствованное или обожествленное (абсолютизированное) тварное всеединство, отличное от Бога тем, что когда оно есть, Бога нет, а оно само есть ставшее Богом *ничто*; 3) завершенное или стяженное тварное всеединство, стремящееся к своему усовершенствованию как идеалу или абсолютному заданию и через него к слиянию с Богомк становлению Богом и гибели в Боге; 4) незавершенное тварное всеединство, т.е. относительное многоединство, всеединство, становящееся совершенным через свое завершение, или момент всеединства в его ограниченности* [С. 358]. В своей религиозной метафизике Карсавин рассматривает вопрос о сотворении мира и полагает, что его позиция отличается как от теизма, так и от пантеизма. По его мнению. Бог сотворил мир из ничто, однако это не означает, что это сотворенное нечто отличается от него самого. Карсавин развивает свою систему сотворения мира в книге *О началах*. Он пишет, что сотворение мира есть теофания, т.е. проявление Бога в нечто, и прежде всего в человека. Человек есть тварь, созданная Богом из *ничто*. *Сотворение меня Богом из ничего вместе с тем есть и мое собственное свободное самопорождение* [С. 37]. Таким образом, согласно Карсавину, все, что сотворено, это проявление Бога, Бог самоотчуждается и создает сотворенное содержание всего того, что существует. *Наш гнев, зависть и ненависть божественны; не только блаженство, но и страдание тоже божественны. Иначе Бог не был бы всеединством и существовало бы некоторое иное злое Божество, что является абсурдным, нечистивым предположением* [Там же. С. 21]. Таким образом, в основе системы Карсавина лежит принцип всеединства, которым является Бог, тварь же представляет собой *ничто*. При этом Карсавин вскрывает в божественной реальности и в сфере сотворенного бытия триединство, которое у него проявляется как истина, любовь, всеблагость. Всеединство для Карсавина представляет единство противоположностей как неопределимость, как определимость и как воссоединение этих полюсов. Карсавин рассматривает также и проблему личности. Для него личность выступает прежде всего как *конкретнодуховная, телесно-духовная определенная сущность, единственная в своем роде, незаменимая и многосторонняя* [О личности. С. 2]. Личность является *всецело духовной и всецело телесной, множественность же проявляется в телесной природе*. Принцип личности, по Карсавину, неопределим, он выступает как усия некая сущность, проявляющаяся в отношении к определенному первоначальному единству Отцу, к самораздельному единству Сыну и к самовоссоединяющему единству Св. Духу. В решении проблемы теодицеи Карсавин рассматривает зло как проявление неполноты теофании. И путь к совершенствованию состоит *не в борьбе с какимлибо несуществующим злом, но в полноте нашей любви к Богу и с Богом* [О личности. С. 68]. *В преодолении слабости нет никакого зла* [С. 69]. Познавайте *только добро, ибо нет зла* [С. 75]. *Быть может, на вашу долю выпадет защита слабого путем насилия, спасение жизни путем убийства виновного* [С. 70]. *Есть такие вещи, как справедливое убийство и справедливая война* [С. 72]. Карсавин развивает свою теорию телесности. Телесность это множественность, обусловленная определенностью Я. Данная определенность *приводит в соотношение мое тело с другими телами не через их внешнее соотносительное положение или контакт, но через их взаимное проникновение и взаимное слияние. Мое тело содержит телесность, внешнюю по отношению к нему, а внешняя телесность содержит меня. Все, что я признаю, помню или даже воображаю, есть моя телесность, хотя не только моя, но и также внешняя для меня. Весь мир, оставаясь телесностью, внешней для меня, становится также моей телесностью* [С. 128]. В работе *Философия истории* Карсавин развивает свои идеи в отношении исторического бытия. Он полагает, что *высочайшая цель исторического мышления состоит в том, чтобы осмыслить весь космос, все сотворенное единство как единый развивающийся субъект* [С. 77]. История в таком случае выступает в виде развития *человечества как единого всепространственного и всевременного субъекта* [С. 75]. По его мнению, историческое бытие состоит из субъектов, которые взаимно пронизывают друг друга, развиваясь при этом свободно, так как в любом субъекте содержится в зародышевой форме все содержание. Историческое развитие не подчинено концепции причинности, так как причинность это проявление внешнего влияния, а развитие состоит в качественном диалектическом изменении, происходящем внутри *целого*, а не посредством дополнения целого чем-то извне. Так, воздействие двух народов друг на друга в ходе своего развития происходит в силу того, что они составляют аспекты высшего субъекта, который включает их в себя. Особо Карсавин подчеркивает влияние природы на социальную жизнь. Он полагает, что это не внешнее влияние. Влияние природы происходит в силу того, что она, как и все материальные элементы существования, отражена в сознании и преобразована в социально-психический элемент, она составляет часть интеллекта [С. 95-100]. Для Карсавина история человечества представляет собой *эмпирическое становление и гибель земной христианской церкви* [С. 214]. Отсюда Карсавин делает вывод, что историческая наука должна иметь религиозный характер и быть православной. Церковь является телом Христовым, а государством выступает как необходимая самоорганизация греховного мира. Государство, стремящееся к истинам и идеалам церкви, является христианским государством. Церковь и государство, по мнению Карсавина, должны быть соединены, но необходимо определить границы деятельности церкви и государства. Задача церкви в том, что поддерживать государство, осуждать зло и поощрять добро, задача же государства в том, чтобы обеспечивать независимость церкви в своей собственной деятельностивоспитательной, миссионерской и др. Однако церковь не должна использовать государство для преследования еретиков. Как и большинство русских философов, Карсавин рассматривает характерные черты русского духа в работе *Восток, Запад и русская идея*. Он полагает, что существенная особенность русского народа состоит в его религиозности, которая в то же время содержит и воинствующий атеизм. Русское мышление также характеризует борьба против эмпиризма и рационализма, и вообще интерес к метафизическим проблемам. Взаимное проникновение церкви и государства -вот русский идеал. Русское православие пассивно и бездеятельно. Карсавин пишет, что русские созерцают абсолют сквозь дымку мечты. Русские стремятся действовать, стремясь к некоему абсолюту. Если же русский стал сомневаться в абсолютном идеале, то становится безразличным ко всему и даже грубым, он *способен перейти от невероятного законопослушания к самому необузданному бунту* [С. 79]. Киреевский Иван Васильевич Киреевский (1806-1856) русский философ, представитель славянофильства. Родился в Москве, в семье помещика-дворянина, умер от холеры в Петербурге. В своих произведениях, подчеркивая особенности русской культуры, а именно цельность и разумность, Киреевский выступал с критической оценкой западной образованности, которая переживает раздвоение духа, науки, государства, классов, семейных уз. В России же сохранились черты жизни старой России стремление к цельности бытия внутреннего и внешнего, постоянная память об отношении всего временного к вечному и человеческого к божественному. *Западный человек, пишет Киреевский, почти всегда доволен своим нравственным состоянием: почти каждый из европейцев всегда готов, с гордостью ударяя себя по сердцу, говорить себе и другим, что совесть его вполне спокойна, что он совершенно чист перед Богом и людьми... Русский человек, напротив того, всегда живо чувствует свои недостатки, и чем выше восходит по лестнице нравственного развития, тем более требует от себя и потому тем менее бывает доволен собою* [Поли. собр. соч. Т. 2. С. 216]. В то же время Киреевский не игнорировал западноевропейскую цивилизацию. Он писал, что *любовь к образованности европейской, равно как любовь к нашей, обе совпадают в последней точке всего развития в одну любовь, в одно стремление к живому, полному, всечеловеческому и истинно христианскому просвящению* [Там же. С. 162]. Киреевский видел идеал социального порядка в общине, полагая, что отличительный тип русского взгляда на всякий порядок заключается в *совмещении личной самостоятельности с цельностью общего порядка* [Там же. С. 76]. Киреевский писал, что *направление философии зависит в первом начале своем от того понятия, которое мы имеем о Пресвятой Троице* [С. 74]. Тем самым Киреевский указал пути для развития христианского мировоззрения. Он высказал идеи соборности, или общности, и указывал, что цельность общества состоит в том, чтобы сочетать личную свободу и индивидуальные особенности граждан. И это возможно лишь при условии свободного подчинения отдельных личностей общечеловеческим ценностям. Киреевский дал начало цельной религиозной и христианской философии, которую потом стали развивать братья Трубецкие, С. Булгаков, Бердяев, Вл. Соловьев, Эрн и др.... смотреть