НИКОЛАЙ ГАВРИЛОВИЧ ЧЕРНЫШЕВСКИЙ

[12(24) июля 1828 – 17(29) окт. 1889] – рус. социалист-утопист и революц. демократ, экономист, философ и социолог, писатель и лит. критик. Род. в Саратове в семье священника. Учился в Саратовской духовной семинарии, затем – на историко-филос. отделении Петерб. ун-та (1846–1850), где познакомился с работами Герцена, Белинского, Гегеля, Фейербаха, а также франц. утопич. социалистов и англ. экономистов. Был близко знаком с петрашевцем А. Ханыковым. Революц. события 1848–49 вызвали интерес Ч. к социализму. В 1851–53 преподавал русскую словесность в саратовской гимназии. В 1855 защитил дисс. "Эстетич. отношения иск-ва к действительности". Сделавшись одним из редакторов "Современника", Ч. превратил журнал в ведущий орган нарождавшейся революц. крест. демократии. В "Современнике" напечатаны важнейшие работы Ч., в т.ч. основное филос. соч. "Антропологич. принцип в философии" (1860). Рев.-демократич. публицистика Ч., разоблачавшая грабительский характер крест. реформы и пропагандировавшая идеи социализма и революции, филос. материализма и атеизма, вызвала тревогу в лагере помещичьей реакции. 7 июля 1862 Ч. был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. В крепости им написаны романы "Что делать?" и "Алферьев". После двухлетнего пребывания под следствием, приговора и унизит. обряда гражд. казни (19 мая 1864) Ч. был отправлен на каторгу в Кадаю Нерчинского округа, а затем в Александровский завод. По окончании срока каторжных работ Ч. перевели в ссылку в Вилюйск, и только в 1883 ему было разрешено переехать в Астрахань. Последние годы жизни Ч. занимался гл. обр. переводами. Незадолго до смерти ему было разрешено поселиться в Саратове. Экономич. взгляды и с о ц и а л и з м. Под влиянием социалистич. доктрин, роста стихийной освободит. борьбы крестьян, а также первых самостоят. выступлений рабочего класса Ч. сформировался как идеолог крест. демократии, один из основоположников рус. народничества. Социализм был для Ч. единственно последоват. формой демократизма. Продолжая революц.-демократич. традиции рус. обществ. мысли, программа Ч. представляла собой попытку, вслед за Герценом, найти решение нац. задач России на пути некапиталистич. развития. Отличаясь широтой и радикализмом в постановке "российской проблемы", концепция Ч. во многом предвосхищает те вопросы социальной теории и политич. практики, к-рые были научно разработаны в марксизме. Ч. отмечал сдвиги в социальной ситуации сер. 19 в. по сравнению с эпохой бурж. революций, когда еще можно было говорить о единстве интересов народа и "среднего сословия" – буржуазии. В 19 в. интересы "среднего сословия" полностью разошлись с интересами "простолюдинов", так что в Англии они уже ведут себя "...как две разные партии", а во Франции "...ненависть между простолюдинами и средним сословием... произвела в экономической теории коммунизм" (Полн. собр. соч., т. 7, 1950, с. 39). Изучение политич. экономии и новейшей истории приводит Ч. к мысли, что корни противоположности между бедными и богатыми, "высшим сословием" и "простолюдинами" в совр. обществе лежат в капиталистич. частной собственности. Имея в виду экономич. работы Ч., Маркс назвал его великим рус. ученым и критиком, мастерски выявившим несостоятельность бурж. политэкономии (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2 изд., т. 23, с. 17–18). Критикуя бурж. политич. экономию, Ч. устанавливает относительный, исторически ограниченный характер капиталистич. произ-ва (см. Полн. собр. соч., т. 9, 1949, с. 412–13). Крупное произ-во, меняющее коренным образом "характер производительных процессов", а вместе с ним и "характер труда", вскрывает несоответствие "формы наемного труда" потребностям экономич. развития общества. Изменить ситуацию можно лишь путем трансформации существующей экономич. структуры произ-ва в направлении "формы товарищества". Социализм для Ч. – это формула наиболее эффективного устранения пороков существующей экономич. формы, однако, будучи социалистом-утопистом, Ч. рассматривает социализм не как обществ. закономерность, а лишь как рацион. экономич. устройство, выгодное для большинства общества. Философская и социологич. концепция. Новый подход к вопросам истории и общества Ч. связывает с антропологич. материализмом Фейербаха, к-рого считает отцом новой философии. Преодоление Фейербахом гегелевской системы представляется Ч. наиболее полной и радикальной критикой идеализма и метафизики. В лице Фейербаха классич. нем. философия совершила самоотрицание, "...сбросила свою прежнюю схоластическую форму метафизической трансцендентальности и, признав тождество своих результатов с учением естественных наук, слилась с общей теориею естествоведения и антропологиею" (там же, т. 3, 1947, с. 179). Видя заслугу классич. нем. философии в том, что она сформулировала прежде всего идею единства законов, Ч. считает, что совр. естествознание доказывает это единство уже не умозрительно, а "...посредством самого точного анализа фактов..." (см. тамже, т. 7, с. 254). Применительно к антропологии единство законов природы означает, по Ч., единство "натуры человека", признание того, что явления "материального порядка" и "нравственного порядка", несмотря на их различие, не противоречат друг другу. Проблемы теории познания разрабатываются Ч. (особенно в 70–80-х гг.) гл. обр. в связи с критикой агностицизма. Сторонник Фейербаха, Ч. утверждал, что как формы чувств. восприятия, так и законы мышления сходны с формами объективно-реального существования предметов. Понимание Ч. практики как критерия истинности знания – важный шаг вперед в материалистич. гносеологии сравнительно с теоретико-познават. концепциями Герцена и Белинского. Ч. ценит общее "...всей немецкой философии со времени Канта..." воззрение на истину как на "...верховную цель мышления" (там же, т. 3, с. 207) и даже усматривает в диалектич. методе Гегеля свод правил научного, объективного познания, благодаря к-рым "...являлось полное, всестороннее исследование и составлялось живое понятие о всех действительных качествах предмета" (там же); однако диалектика как логика, как теория познания остается за пределами его теоретич. интересов. Социологич. учение Ч. исходит из антропологического принципа в его применении к "нравственным", т.е. обществ. наукам. "...Основанием всему, что мы говорим о какой-нибудь специальной отрасли жизни, – писал он, – ...должны служить общие понятия о натуре человека, находящихся в ней побуждениях к деятельности и ее потребностях" (там же, т. 9, с. 829). Согласно этой установке индивид есть первичная реальность, несущая в себе все свойства "человеческого", а общество представляется как множество отд. людей, взаимодействующих друг с другом. Законы существования общества выводятся как производные от законов частной жизни людей. Критерий эффективности обществ. системы – возможность для индивида реализовать изначальные устремления своей "натуры". Исходя из этих идей, Ч. критикует современную ему социальную науку за отвлеченный морализм и односторонний психологизм, игнорирование материальных человеч. потребностей, имеющих "великую важность" (см. тамже, т. 4, 1948, с. 740). Разрешение противоречия между потребностями человека "вообще" и социальными условиями его деятельности для Ч. не просто акт теоретич. разума, но прежде всего практич. необходимость изменить условия присвоения благ, реформировать отношения собственности. Антропологич. принцип выступает у Ч. принципом критики и теоретич. преодоления бурж. науки, хотя Ч. и не в силах еще последовательно провести метод историзма, преодолеть точку зрения абстрактной "нормы", субъективного долженствования. Антропологизм впервые, как кажется Ч., дает всеобщий критерий науч. построения, к-рый Ч. усматривает в соответствии теории с "требованиями человеческой природы", с интересами "человека вообще", "без всяких подразделений". Общечеловеч. интерес, по Ч., находит свое воплощение в интересе большинства общества, т.е. в требованиях "простолюдинов", трудящихся классов. Т.о., "антропологич. принцип" в "нравственных науках", по мысли Ч., при последоват. его проведении совпадает с принципами социализма. Ч. полагает, что принадлежность людей к миру природы достаточно жестко детерминирует "сущность" человека, равно как и "сферу человеческих побуждений к действию". Никакой иной "натуры" кроме той, к-рая подразумевается биопсихич. конституцией индивида, у людей нет и быть не может. Принципиальным свойством человеч. "натуры" Ч. вслед за франц. просветителями 18 в. и Фейербахом считает стремление к удовольствию. В своей повседневности человек руководствуется выгодой, "расчетом пользы", и из этой установки рождается воля к действию. Иначе говоря, какие бы цели человек ни выставлял на передний план в своих действиях, он верен собств. "натуре" – "...поступает так, как приятнее ему поступать, руководится расчетом, велящим отказываться от меньшей выгоды или меньшего удовольствия для получения б?льшей выгоды, б?льшего удовольствия" (там же, т. 7, с. 285). Принцип интереса, "расчета", "обычая" Ч. кладет в основу нового, антропологич. понимания истории, к-рое кажется ему последовательным преодолением идеалистического. Однако на деле антропология Ч. оставалась, по словам Ленина, лишь неточным, слабым "описанием м а т е р и а л и з м а", не поднявшимся до анализа обществ. природы человека и обществ. стимулов его деятельности (см. Соч., т. 38, с. 72). Учение об историч. процессе. Историч. наука для Ч. не исчерпывается простым объяснением отд. фактов в строго детерминированном ходе событий. Знание законов истории он стремится превратить в программу практич. деятельности, разрабатывает на его основе политику и мораль. Социальный оптимизм обосновывается у Ч. наличием в истории постоянно действующих законов, сопоставимых с законами естествознания. Таков "закон прогресса", к-рый, по Ч., является "чисто физической необходимостью". Ритм социального развития подразумевает, правда, и регрессивные периоды, но они становятся "...все менее и менее продолжительными..." (Полн. собр. соч., т. 9, с. 616). Прогресс Ч. связывает с развитием науки: "...создаваемое ею знание ложится в основание всех понятий и потом всей деятельности человечества, дает направление всем его стремлениям, силу всем его способностям" (там же, т. 4, с. 5). Однако, переходя к анализу механизма конкретных историч. ситуаций, Ч. задумывается о том, что эгоизм, тщеславие, узкокорыстные интересы, традиции и закостеневшие догмы, пожалуй, влияют на ход событий гораздо больше, чем разум и добрая воля, что во всемирной истории действовали до сих пор по преимуществу слепые стихийные силы, к-рые только должны еще получить рацион. направление. Выдвинув "расчет личной выгоды" в качестве одного из "главных руководителей человека", Ч. преодолевал границы традиц. миросозерцания, принимавшего выставляемые напоказ идеальные побудит. мотивы за конечные причины историч. событий. В своих историч. трудах (Предисловие к рус. переводу "Всемирной истории" Шлоссера, "Борьба партий во Франции при Людовике XVIII и Карле X", "Франция при Людовике-Наполеоне", "Июльская монархия", "Граф Кавур" и др.) Ч. вскрывает подлинные пружины политич. событий, показывая, насколько мало действит. стремления партий определялись их офиц. лозунгами. Ч. сумел рассмотреть классовое деление современного ему общества и в столкновении интересов эксплуататоров и эксплуатируемых, капитала и труда увидеть самый глубокий мотив обществ. борьбы. Выступление пролетариата в 1848, несмотря на его кратковременность, знаменовало для Ч. начало новой эпохи в истории – эпохи самостоят. действия нар. масс. Впервые у "массы простонародья" или, по крайней мере, "...у довольно больших отделов ее...", констатирует Ч., проявились еще неясные, неосознанные тенденции "...к коренному ниспровержению существующего экономического порядка, тенденции, казавшиеся сходными с коммунизмом" (там же, т. 9, с. 348). Трезвый мыслитель, Ч. понимал, что в лице "работников" европ. народы делают самые первые шаги в борьбе за новое экономич. устройство, что "...главная масса еще и не принималась за дело, ее густые колонны еще только приближаются к полю исторической деятельности" (там же, т. 7, с. 666). Объем работы, связанной с введением в жизнь социалистич. начал, настолько громаден, что нельзя обольщаться надеждами на скорое торжество нового обществ. строя. Тем не менее, считает Ч., начало уже положено: движение масс стало реальным фактором, к-рый историч. теория должна осмыслить и постоянно учитывать. Превратить эти догадки в стройную науч. концепцию Ч. не может: его мысль непрерывно наталкивается на противоречия, связанные с трудностью понять в российских условиях специфич. природу пролетариата и выделить в нерасчлененности российского социального целого гл. субъект историч. процесса. Образуется порочный круг: Ч. знает, что гл. источником бедствий масс является эксплуататорский строй, обрекающий большинство народа на темноту и невежество. Однако движение масс только тогда может добиться успеха и уничтожить существующий порядок, когда "низший класс" приобретет "привычку мыслить", способность судить о вещах "своим умом по своим интересам". Пытаясь разорвать эту замкнутую цепь причин и следствий, Ч. обращается к просвещению и постулирует решающую роль науч. знания в историч. процессе; в то же время он признает, что "...мысль сама по себе слишком слаба перед тяготением действительности, убеждение в огромном большинстве людей оказывается бессильно перед житейскими надобностями" (там же, т. 9, с. 483). Эти трагич. противоречия отражали не столько личную непоследовательность Ч., сколько (и гл. обр.) бессилие всего домарксовского материализма решить проблему историч. деятельности масс вне и помимо классовой борьбы пролетариата. Опыт революций показал Ч., что в жизни каждого народа бывают "минуты энергических усилий, отважных решений", когда невежеств. массы поднимаются на самоотверженную борьбу. Каким бы кратким по времени ни был революц. период, чем бы он ни завершился, именно этим минутам обязано общество своим движением вперед (см. тамже, т. 6, 1949, с. 11–12). Революц. периоды для Ч. – это время историч. творчества, когда "...делается девять десятых частей того, в чем состоит прогресс..." (там же, с. 13). Вместе с тем мысль Ч. напряженно работает над разгадкой парадокса историч. прогресса, когда после кратковременного успеха массы прокладывают путь господству нового эксплуататорского класса. События итал. Рисорджименто и победа партии Кавура убедили его в том, что "люди крайних мнений... работают не в свою пользу". Хотя общество продвигается вперед именно усилиями решит. прогрессистов, плоды победы, как правило, достаются "умеренной партии". Верный своему антропологич. принципу, он усматривает причину этого явления в господстве "рутины" над жизнью большинства (см. тамже, т. 7, с. 670–71). Революция требует инициативы и огромного духовного напряжения, к чему не привыкло большинство. В результате – усталость, апатия массы благоприятствуют победе людей типа Кавура – людей "партии рутины". Наиболее радикальные деятели скоро утомляют массу своим активизмом и "сложностью" и отбрасываются ею как "...не соответствующие неопределенности ее тенденций, вялости ее желаний" (там же, с. 672). Понимание Ч. "парадокса революций", однако, не приводит его к пессимистич. прогнозам. Сложный, маятникообразный характер историч. прогресса, движение с рецидивами, с громадной растратой сил, когда "грошовый результат достигается не иначе, как растратой миллионов", служит для Ч. основанием для трезвого – "сурового взгляда" на течение историч. дел и "перспективы близкого будущего". Теория общинного социализма. Социализм как ведущая тенденция всемирно-историч. развития, но Ч., представляет собой фокус современности. В 19 в., пишет он, уже невозможно одновременно считать себя современным ученым и "...сомневаться в окончательном торжестве нового стремления к союзному производству и потреблению..." (там же, т. 4, с. 741). С этой новой т. зр. меняется значение общинного землевладения, сохранившегося в России вследствие ряда объективных неблагоприятных обстоятельств и историч. неподвижности нации. "...Общинное владение оказывается очень выгодным для благосостояния русского народа" (там же, с. 346), с одной стороны, как средство против безграничного действия "принципов агломерирующих", с другой – как "удобное и просторное основание" для будущего переустройства жизни на социалистич. началах. Возможность стать исходным пунктом обновления России, подчеркивает Ч., коренится, однако, не в крест. общине как таковой, а в том обстоятельстве, что она является современницей крупного машинного произ-ва на Западе. Крупное фабричное произ-во – залог экономич. прогресса в передовых европ. странах; равным образом и в земледелии крупное х-во имеет "гораздо лучшие средства к успешному ведению дела", "лучшие орудия", лучшее "распределение земель". В этих условиях общинное владение оказывается единственным "...разумным и полным средством соединить выгоду земледельца с улучшением земли и методы производства с добросовестным исполнением работы" (там же, т. 5, 1950, с. 378). Переход русской крест. поземельной общины к высшей социалистич. форме развития не противоречит закономерному ходу истории, поскольку при благоприятных условиях процесс "...прямо с первой степени пробегает к последней, не останавливаясь на средних..." (там же, с. 381). Однако, считая перспективу некапиталистич. развития России реальной с т. зр. науки, Ч. ставил ее осуществление в зависимость от степени цивилизованности страны (см. тамже, т. 7, с. 617). Конкретная формула некапиталистич. развития, предложенная Ч. (патриархальная община + достижения науки + крупная машинная индустрия), не могла не быть утопичной в ту историческую эпоху. Чтобы стать элементом социалистич. переустройства России, община нуждалась в серьезной поддержке извне, со стороны победоносной социалистич. революции на Западе. Внутри же самой России капитализация пром-сти и связанные с этим социальные процессы прямо предопределяли разрушение общины. Однако реальное значение крест. социализма Ч. выходило за рамки обычной социальной утопии – это была блестящая попытка нащупать оригинальный, сокращенный историч. путь приобщения к цивилизации стран, подобных России, путь, соответствующий интересам трудящихся масс. Именно по этой причине социализм Ч., неизбежно неразвитый, утопический, выражал, однако, действит. требования века неизмеримо полнее и глубже, чем "трезвые", свободные от утопизма теории тогдашних русских "манчестерцев". Политическая программа. По мере продвижения крест. реформы 1861 политич. программа Ч. претерпевала существ. эволюцию; в своем конечном виде она приобрела революционно-демократич. характер. Политич. талант Ч. позволил ему разглядеть характер обществ. сил, определявших исход освободит. борьбы в России еще в эпоху реформы, задолго до их размежевания и открытого проявления. Доказывая на страницах "Современника" необходимость освобождения крестьян с землей, Ч. скоро убеждается, что эта мера сама по себе недостаточна для того, чтобы обеспечить независимость и благосостояние крестьян. Если крестьянин получит землю в "ни на что не годном количестве", если его разорят выкупом, – это будет бедствием для России. Ч. ставит целью добиться максимально выгодных условий выкупа, сообразных "с силами крестьян", убеждает "принять на себя весь выкуп государству". Действит. предпосылкой успешного экономич. обновления России Ч. считает уничтожение "азиатского устройства общества", "азиатского порядка дел". Инициатива освобождения крестьян "сверху", силами царизма и бюрократии, создала необычную, по существу уникальную, политич. ситуацию: "...Власть принимала на себя исполнение чужой программы, основанной на принципах, не согласованных с характером самой власти" (там же, т. 10, 1951, с.99). Вначале Ч. еще не ясны возможные перспективы реформы "сверху". Однако первые же акции пр-ва Александра II показали Ч. его неспособность по-настоящему провести освобождение крестьян. Шаг за шагом реформа обнаруживала свой крепостнич. характер, и прежние иллюзии Ч. относительно возможности реформ в условиях самодержавно-бюрократич. режима постепенно исчезают (см. тамже, т. 13, 1949, с. 140). Ч. выдвигает перспективу крест. революции, идею насильств. свержения царского самодержавия и его институтов, видя в этом единств. путь действит. преобразования России. "До сих пор история не представляла ни одного примера, когда успех получался бы без борьбы, – пишет он теперь. – ...Крайность может быть побеждаема только другою крайностью" (там же, т. 5, с. 649). В этой связи борьба с либералами приобретала принципиальное значение (см. тамже, с. 216). Впервые в рус. лит-ре Ч. определяет либерализм как одно из течений внутри идеологии господств. классов, враждебное по своей сути устремлениям "низших сословий". "Без них, без этих людей, – писал Ч., – так прочно и добросовестно утвердивших за собой репутацию либералов и демократов, реакционеры были бы бессильны" (там же, т. 7, с. 697). Оберегая зарождавшееся демократич. движение от "идеологич. язвы" либерализма, Ч. разоблачает бесхарактерность и холопство либералов, их боязнь революц. движения масс. Понимание настоят. необходимости революции, готовность отдать всего себя революц. делу и одновременно предчувствие невозможности революции при данных условиях – этот трагизм окрашивает все политич. миросозерцание Ч. Как историк, он знал, что революция предполагает громадную политич. энергию нар. масс. Как политик, он не имел ответа на вопрос о том, какие конкретно силы способны пробудить и организовать в разобщенном и темном народе его коллективную волю, направить ее в нужное русло. Однако, даже понимая, что дело революции еще не созрело, Ч. систематически и терпеливо готовил революционеров, способных оказаться на высоте историч. задачи, когда ход событий подведет массы к непосредств. наступлению на самодержавие и помещиков. В этом смысле роман Ч. "Что делать?" сыграл уникальную роль, воспитав неск. поколений беспримерных по цельности и силе духа борцов за социализм. В концепции революц. действия Ч. отсутствуют к.-л. жесткие схемы, имеющие тенденцию позднее превратиться в категорически предписываемую политич. тактику. Обобщая опыт революций, Ч. формулирует осн. правила для политич. партии, желающей быть эффективной силой. Такая партия должна прежде всего опираться на действие масс, поддержку к-рых можно завоевать лишь при условии, если партия выступит за радикальный переворот в материальных отношениях. Тактич. линия, подчеркивает Ч., должна строиться на учете действит. интересов классов и партий, а не обманываться выставляемыми напоказ лозунгами. Политич. деятель, ссылающийся в оправдание своих неудач на предательство союзников, "...обнаруживает только собственную неприготовленность к ведению важных дел" (там же, т. 6, с. 345). Революционер не должен идеализировать народ, к-рый состоит из обычных людей, способных под влиянием страсти увлекаться, впадать в крайности. Тот, кому "...отвратительны сцены, неразрывно связанные с возбуждением народных страстей..." (там же, с. 418), не должен браться за ремесло революционера; революция имеет свою логику, и революционеры должны быть готовы "...не колеблясь, принимать такие меры, какие нужны для успеха", не обольщаясь относительно средств, требуемых этим делом, равно как и "...явлений, какие могут вызываться этими средствами" (там же, с. 417). В своей э т и ч е с к о й т е о р и и Ч. стремится создать новую мораль, к-рая явилась бы активной силой, направляющей поведение "новых людей". Осн. идея принципа "разумного эгоизма" у Ч. заключалась в том, что поступки человека должны строго согласовываться с его внутр. побуждениями. Разнообразные мотивы часто толкают людей к узкому эгоизму. Но тот, кто хочет быть "вполне человеком", должен знать, что "одинокого счастья нет", поэтому его естеств. стремление к счастью осуществится лишь в том случае, если он будет бороться против всего, "что неблагоприятно человеческому счастью". Развитого человека, "разумного эгоиста" его собств. личный интерес толкает на акты благородного самопожертвования; он свободно, без всякой мысли о долге, жертве и воздаянии делает все, что нужно для торжества избранного им идеала. Ч. понимал, что революционерам в России предстоят величайшие жертвы, вероятнее всего, почти верная гибель. Этика "разумного эгоизма" была призвана внушить каждому революционеру, что иного пути к счастью нет.ч. хотел, чтобы каждый воспитывал себя по высшему образцу, а потом поступал бы так, как побуждает его личная воля. Как этич. система теория "разумного эгоизма" носила рационалистич. характер и не выходила за рамки идеализма. Однако, будучи уязвимой в формально-теоретич. смысле, концепция "разумного эгоизма" была истиной в условиях своего времени, она верно схватывала обществ. потребность, правильно нащупывала характер и идеалы "новых людей", способствовала превращению их в силу, изменяющую действительность. Э с т е т и к а Ч. Отстаивая объективность, "фактич. реальность" красоты, Ч. формулирует тезис "прекрасное есть жизнь" и выводит тем самым категорию прекрасного из действительности (сущего). Вместе с тем, уточняя понятие "жизни", выступающей в качестве основы прекрасного, Ч. определяет ее "...такою, какова должна быть она по нашим п о н я т и я м" (разр. – Ред.) (там же, т. 2, с. 10). Т.о., уже не сама действительность, но представление о ней (идеал, должное) оказывается основанием красоты. Стремясь обосновать эстетич. идеал, Ч. становится на т. зр. антропологизма – он считает, что "в глазах человека" нечто становится "...прекрасным только потому, что служит намеком на прекрасное в человеке и его жизни..." (там же, с. 13), выдвигая, т.о., природу человека в качестве мерила красоты. С др. стороны, Ч. утверждает социальную обусловленность эстетич. идеалов: согласно Ч., они формируются в конкретной жизненной среде и поэтому различные классы имеют различные представления о прекрасном. Сам Ч. встает на сторону народного крест. идеала. "Формальную" красоту произв. иск-ва Ч. ставит бесконечно ниже "реальной" красоты. Иск-во не может соперничать с "живой действительностью", оно относится к ней, как копия к подлиннику – гравюре или картине. Понимание худож. красоты как отражения красоты природных форм не дает возможности Ч. понять, как возможна содержат. красота в продуктах человеч. труда, в таких видах иск-ва, как архитектура и т.д. В истории домарксистской обществ. мысли никто, как Ч., не подошел так близко к науч. социализму. Маркс и Энгельс называли его "социалистическим Лессингом", Ленин выделял его как мыслителя, от произведений к-рого "...веет духом классовой борьбы" (Соч., т. 20, с. 224). На последовательной демократической, антилиберальной традиции, заложенной Ч., воспитывалось не одно поколение рус. революционеров. Соч.: Полн. собр. соч., т. 1–16, М., 1939–53; Избр. филос. соч., т. 1–3, М.–Л., 1950–51. Лит.: Ленин В. И., Соч.; 4 изд. (см. Справочный том, ч. 2, с. 247–48); Федоров К. М., Жизнь рус. великих людей, Н. Г. Ч., 2 изд., СПБ, 1905; Памяти Н. Г. Ч., СПБ, 1910; Антонов М., Н. Г. Ч. Социально-филос. этюд, М., 1910; Пажитнов К., Н. Г. Ч., как первый теоретик кооперации в России, 2 изд., М., 1916; Коган П. С., Н. Г. Ч. в рус. освободит. движении, П., 1917; Ильинский В. Г., Н. Г. Ч., как мыслитель и революционер, в кн.: К юбилею Чернышевского. Нижне-Волжская краевая комиссия по празднованию 100-летия со дня рождения Н. Г. Ч., Саратов, 1928; Каценбоген С. З., Филос. воззрения Н. Г. Ч., в кн.: Н. Г. Ч. 1828–1928. Неизданные тексты, мат-лы и статьи, Саратов, 1928; Невский И. ?., ?. Г. Чернышевский, "Изв. Северо-Кавказского гос. ун-та", 1928, т. 3; Штраух А. Н., К вопросу о генезисе социальных воззрений Н. Г. Ч., "Научн. труды Индустр.-педагогич. ин-та им. К. Либкнехта. Серия соц.-экономич.", 1929, вып. 9; Кирпотин В. Я., Идейные предшественники марксизма-ленинизма в России, М., 1930; Вороницын И. П., Н. Г. Ч. и религия, М., 1933; Горев Б. И., Н. Г. Ч. мыслитель и революционер, М., 1934; Левин Ш. М., К вопросу об историч. особенностях рус. утопич. социализма, в сб.: Историч. записки, М., 1948, No 26; Розенталь M. M., Филос. взгляды Н. Г. Ч., М., 1948; Булатов Г. П., Н. Г. Ч. – критик бурж. политич. экономии, Ставрополь, 1948; Замятнин В. Н., Экономич. учение Н. Г. Ч., Воронеж, 1948; Покровский С. ?., Гос.-правовые взгляды Н. Г. Ч., М., 1948; Григорьян М. М., Мировоззрение Н. Г. Ч., в кн.: Ч. Н. Г., Избр. филос. соч., т. 1, М., 1950; Евграфов В. Е., Филос. взгляды Н. Г. Ч., в сб.: Из истории рус. философии, М., 1951; [его же], Филос. и обществ.-политич. взгляды Н. Г. Ч., в кн.: Очерки по истории филос. и обществ.-политич. мысли народов СССР, т. 2, М., 1956; Иовчук М. Т., Материалистич. мировоззрение Н. Г. Ч. – высшее достижение домарксистской философии, "Уч. зап. Уральского гос. ун-та", 1952, вып. 12; его же, Н. Г. Ч. – великий рус. ученый и революционер, "Коммунист", 1953, No 11; его же, Мировоззрение Н. Г. Ч., М., 1954; Зевин В. Я., Политич. взгляды и политич. программа Н. Г. Ч., М., 1953; Богословский Н. В., Н. Г. Ч. 1828–1889, М., 1955; его же, Жизнь Ч., М., 1964; Африканов ?. ?., Ч. и нац. вопрос, "Уч. зап. Моск. гор. пед. ин-та", 1955, т. 46, вып. 1; Баскаков В. Г., Мировоззрение Ч., М., 1956; Галкина А. П., Борьба Н. Г. Ч. против агностицизма, "Уч. зап. Ивановского гос. пед. ин-та", 1956, т. 8; История философии, т. 2, М., 1957; Глазман М. С., О характере материализма Ч., "Уч. зап. Сталинабадского пед. ин-та. Серия обществ. наук", 1957, т. 22, вып. 3; ?азмустов Б. ?., Проблема долга в этике Н. Г. Ч. и Н. А. Добролюбова, "Тр. Воронежского гос. ун-та", 1957, т. 60, вып. 1; Трофимов В. Г., Социалистич. учение Н. Г. Ч., Л., 1957; Корниенко ?. ?., Воззрения Н. Г. Ч. по крест. вопросу, Л., 1939; Луначарский А. В., Статьи о Ч., М., 1958; Габараев С. Ш., Осн. черты материализма Н. Г. Ч., "Изв. Юго-Осет. н.-и. ин-та", 1958, вып. 9; Супруненко Н. М., Борьба Н. Г. Ч. против либерализма, Смоленск, 1958; Боборыкин A. Д., Социалистич. взгляды Н. Г. Ч., "Уч. зап. Ленингр. пед. ин-та. Кафедра политич. экономии", 1958, т. 191, вып. 2; Н. Г. Ч. в воспоминаниях современников, т. 1–2, Саратов, 1958–59; Тулин ?. ?., ?. Г. Ч. об основных этапах развития об-ва, Л., 1960; Азнауров ?. ?., Этич. учение Н. Г. Ч., М., 1960; Рюриков Б. С., Н. Г. Чернышевский, М., 1961; Астахов B. Г., Г. В. Плеханов и Н. Г Ч., Сталинабад, 1961; Белик А. П., Эстетика Ч., M., 1961; Пантин И. К., Материалистич. мировоззрение и теория познания рус. рев. демократов, М., 1961; Мороз И. ?., К вопросу об оценке К. Марксом и Ф. Энгельсом выдающегося рус. философа Н. Г. Ч., "Сб. науч. трудов Днепропетровского инженерно-строит. ин-та", 1961, вып. 17; Коган Л. И., Ч. о гипотетич. методе исследования и движущих силах обществ. развития, "Науч. зап. Ташкентского ин-та народного х-ва", 1962, вып. 18; Розенфельд У. Д., О рус. источниках антропологизма Н. Г. Ч., в сб.: Вопросы философии и психологии, Л., 1965 (Сб. работ аспирантов филос. фак-та ЛГУ, вып. 1); История философии в СССР, т. 3, М., 1968; Бригадиров Н., Классики рус. философии 19 в. Указатель лит-ры, Ростов н/Д., 1945; Соколова Л., Н. Г. Ч. Указат. лит-ры к 120-летию со дня рождения, Фрунзе, 1948; Изучение Н. Г. Ч. в Саратове за сов. период. Библиогр. сост. П. А. Супоницкая, Саратов, 1960. И. Пантин. Москва.